Кто хоть раз слышал мое пение — не поверит, но факт остается фактом: я почти три года отзанималась в музыкальной школе по классу фортепьяно. Был у нас такой предмет — музлитература. Его задача, кажется, заключалась в том, чтобы показать ученикам связь музыки с другими видами искусства. И вот, помню, задали нам домашнюю работу — вспомнить названия опер, которые мы слышали хотя бы краем уха, — чем больше, тем лучше. Какие там оперы, что вы, — культуртрегерством родители себя особо не утруждали, считая, что культуру я как-нибудь впитаю с молоком матери. Так что пришлось мне возложить выполнение задания на маму, в чьем молоке содержание культуры оказалось столь прискорбно низким. Среди опер, которые она навскидку вспомнила, оказалась «Порги и Бесс». Когда препод увидел это название у меня в тетрадке, он разозлился: «Ты этой оперы слышать не могла! Ну-ка, расскажи, о чем она?» Эх, надо было сказать «о любви», вариант-то практически беспроигрышный. Но нет, я сконфуженно промолчала, и задание мне не зачли.
А недавно я разжилась диском с ариями из «Порги и Бесс» в исполнении Армстронга и Фицджеральд. Заслушала, конечно. И подумала: а что для оперы и ее бессмертной славы те 20 лет, что прошли между первым для меня упоминанием о ней - и первым ее прослушиванием? Да ничего, миг один.
Жизнь коротка, искусство вечно.
А недавно я разжилась диском с ариями из «Порги и Бесс» в исполнении Армстронга и Фицджеральд. Заслушала, конечно. И подумала: а что для оперы и ее бессмертной славы те 20 лет, что прошли между первым для меня упоминанием о ней - и первым ее прослушиванием? Да ничего, миг один.
Жизнь коротка, искусство вечно.